– Я ничего не понимаю, Владимир. К чему ты все это говоришь?

– К тому, что Вострецов ничего не может. И Рябинченко тоже ничего. Ну, понизят в звании. Уволят из органов. Исключат из партии. И все! Чего их бояться?

Петрунов и Медведев переглянулись. Было ясно, что коллега повредился рассудком.

– Роман, пойди посмотри, где Савин, – распорядился подполковник. И когда они остались вдвоем, мягко обратился к Вольфу: – Тебе надо отдохнуть. Ты многое пережил, у тебя стресс. Это понятно. Выпей, расслабься, отдохни. У нас еще есть время. До завтра.

– Нет, Александр Иванович, нет! – Вольф отчаянно затряс головой. – В тюрьме я собрал волю в кулак, переродился, приспособился к скотским условиям и был готов идти до конца. Если бы не этот побег… Но сейчас все изменилось, я снова стал человеком, почувствовал вкус нормальной жизни и уже не могу возвращаться в зверинец. Извините. Не могу, и все!

– Но ты ведь знаешь, что стоит на карте! Речь идет о престиже страны на международной арене! Ведь ты железный парень и патриот!

– Пожалуйста, дайте мне штурмовую группу, взвод или роту – я выполню любое задание!

– Задание у тебя уже есть. И только ты можешь довести его до конца. Без тебя все дело лопнет.

– Но я не могу! Не могу физически!

– Брось, Володя! Ты можешь все. Все! Ты по-настоящему железный парень! Мы знакомы много лет, я всегда ценил и уважал тебя. Я надеюсь на тебя. Это я рекомендовал тебя генералу. И Вострецов надеется на тебя. И Рябинченко тоже.

– Пусть надеются. Кто такой Рябинченко? Я его только на фотографии видел. Да и Вострецов… Что он мне – отец родной?! Почему они должны держать меня в хлеву? Пусть сами попробуют понюхать камеру!

Это были опасные слова. За такие слова ставили на учет диссидентов и профилактировали на полную катушку: кого в психушку, кого в ссылку, кого в тюрьму… Однако Вольф и так сидел в тюрьме.

Петрунов тяжело вздохнул. Но у него был многолетний стаж оперативной работы, а это кое-что да значило.

– Дело не в них, дело в тебе! Ты ведь взялся за это задание! Ты дал слово! Тебе доверились! Ты ведь не можешь дать задний ход! Бросить все на полдороге, как никчемный трус!

Наступила тяжелая пауза. Вольф большими глотками пил водку прямо из горлышка. Этого он не делал никогда в жизни. Подполковник понял, что наступил перелом. Пустая бутылка полетела в сторону.

– Да, за слово отвечать надо. А то недолго фуфлометом оказаться. Западло это!

Находящийся в побеге осужденный Вольф поднял на подполковника глаза. От этого взгляда Александр Иванович поежился.

– Только если бы вы сразу бросили меня в вертолет и выкинули в зоне, было бы легче. А после всего этого, – Вольф обвел рукой богатый стол, – получается настоящее живодерство. Вот так шкуру и снимают!

На следующий день подполковник Петрунов доложил по ВЧ-связи генералу Вострецову, что прапорщик Вольф приступил к продолжению задания.

– Вы объяснили, какое ответственное дело мы ему доверили?

– Так точно! – отчеканил Петрунов.

– Напомнили о долге офицера и коммуниста?

– Точно так!

– Сказали, кто держит дело на контроле?

– Сказал, товарищ генерал!

– Времени у него немного, мы и так опаздываем. Самое большее – две недели. Он об этом знает?

– Знает, товарищ генерал. Вострецов удовлетворенно кашлянул:

– Что ж, хорошо. Тогда будем ждать результата.

– Результат будет, товарищ генерал. Вольф очень ответственный и самоотверженный человек.

– По-моему, вы его перехваливаете. Впрочем, увидим.

Глава 7

ОПЕРАЦИЯ «СТАРЫЙ ДРУГ»

НТК-18 находилась в густом лесу, но голубой, насыщенный озоном и хвоей воздух по какой-то мистической закономерности не пересекал границы охраняемого периметра, и на территории воняло ржавым железом, кухонными отходами, собачьей шерстью и зэками. Здесь содержались осужденные за государственные преступления диссиденты, антисоветчики, религиозники, а также доживающие свой век отрыжки войны: каратели, полицаи, пособники фашистов, разоблаченные уже в наши дни и потому избежавшие виселицы.

Несмотря на то что административно-надзорный состав носил форму МВД, она служила только прикрытием: колония находилась в ведении Комитета государственной безопасности СССР, и все работающие здесь являлись его штатными сотрудниками. Прикрытие было сродни секрету Полишинеля: и сами осужденные, и их друзья на воле, и иностранные журналисты, и западные радиоголоса знали истинное положение дел.

Вольфа привезли спецавтозаком и сразу положили в лазарет: многочисленные ссадины, ушибы, гематомы на лице и по всему телу давали к этому все основания. Он один лежал в чистой палате – много света и воздуха, вежливый персонал, нормальное питание, – по сравнению со следственными изоляторами это был настоящий санаторий.

«Буржуйская хата, даже вшей нет!» – прокомментировал обстановку кот.

«Ну их всех в очко, – зло клацнул клювом орел. – Вши мне не в лом. Лучше вши, чем под такую раздачу попасть…»

«Отдуплили по полной, чуть второй глаз не вышибли», – процедил пират.

«Паскуды, по рогам ни за что навешали. Хорошо, гитару не сломали», – поддержал товарищей черт.

«Это все наш непутевый, – квакающим голосом произнесла русалка. – Куда его хер занес? Так и насмерть затопчут!»

«Потому что на рожон прет, – рыкнул тигр. – Нарвется на перья, ему шкуру попортят и от нас клочья полетят».

После побоев татуированный мир наполнился звуками. Все обитатели обрели голос: шипела обвивающая кинжал змея, ржал конь под рыцарем, звонко пел колокол, туго гудел такелаж парусника, звенели цепи, ржаво скрипела колючая проволока, тяжело звякали рыцарские доспехи.

«Надо помогать хозяину, подсказывать, – сварливым голосом сказал кот. – Его шкура – это и наши шкуры!»

«Заткнись, котяра, с гнилыми советами! Я ни к кому в шестерки не нанимался!» – огрызнулся черт и принялся извлекать из гитары дребезжащие звуки, мало похожие на музыку.

«Тебе лишь бы водку жрать!» – обиделся кот.

В перебранку ввязался пират, потом русалка и женщина с креста. Противные голоса, мат, взаимные упреки и оскорбления наполнили комнату.

– Заткнитесь все! – рявкнул Вольф. – А то возьму бритву и срежу к чертовой матери!

Наступила тишина. Вольф не мог понять: замолчали картинки или успокоился его собственный мозг.

От руководства колонии Вольф не шифровался и на пятый день замнач по режиму и оперработе майор Климов вызвал его под предлогом обычной для вновь прибывших контрольно-установочной беседы.

Низенький, коренастый, с начинающими редеть рыжими волосами, майор принял его радушно: обнял, угостил чаем с бутербродами и ввел в курс дела.

– Этот Фогель – крепкий орешек! Идейный враг с явно выраженными национал-сепаратистскими идеями. Он здесь у них вроде как старший, хотя этого не афиширует. Старается держаться середнячком, маскируется. Конспиратор!

Климов с аппетитом ел бутерброды и прихлебывал горячий чай. На лбу у него выступили капельки пота, лицо порозовело.

– Тебя здесь ждут, как героя. Шнитман рассказал про твои подвиги, да и я запустил через своих людей кое-что… Будешь в авторитете! Хотя особо не расслабляйся – они умней, хитрей и изощренней обычных уголовников. У каждого третьего высшее образование, выписывают все журналы – литературные, философские, политические… Персоналу с ними очень трудно: знаешь, какие вопросы задают? Хрен ответишь!

– Я в угадайку играть не собираюсь. Сколько убийств за год?

Климов отвел глаза.

– Убийств не было… Несчастные случаи, самоубийства – да. Одного током шибануло, один из окна выпал, один повесился… Недавно баптисту руку циркуляркой отхватило… А что за этим стоит – кто знает!

Вольф вздохнул:

– Ясно… Что ж, давайте оговорим способы связи и кое-какие практические вопросы. Да пора идти работать.

Майор вытер вспотевший лоб небезупречным платком.

– Не спеши. Полежи в лазарете, отдохни, откормись…