– Слышь, брателла, перевяжи, сил нет терпеть, аж голова кружится, – тихо попросил Челюсть, когда по хворосту заплясало набирающее силу пламя. – Он нарочно, сука, меня ветки таскать заставил! Знаешь зачем?

– Ну?

– Чтобы я отказался. Или выступил на него. Пришить меня хочет, не понял еще?

– Чего там не понял. Сам слышал, как он Скелету шептал…

Расписной обернул распухшую руку цыгана листьями и травой, сверху обмотал лоскутом арестантской робы, рывком совместил обломки костей и зафиксировал шиной из прочных веток.

– Что… шептал?.. – Челюсть стойко перенес болезненную процедуру, только на лице выступили крупные капли пота.

– Что надо тебя завалить. На хер нам обуза с одной клешней… Только тихо, чтоб никто не видел. Так что Держись ближе ко мне… Готово. Теперь вставляй в перевязь, пусть висит на шее – быстрей заживет.

Все это Расписной придумал. Но в жестоком уголовном мире любое семя подозрения находит благоприятную почву.

– Ну паскуда… Я его первый сделаю!

Цыган недобро ощерился, обнажив большие неровные зубы.

Темнота сгустилась окончательно, и красноватые блики разгоревшегося костра придавали зловещий вид лицам окружавших его людей. Осматривающий растертые ноги Груша наклонил голову, пухлые щеки лоснились, как у насосавшегося упыря. Привалившийся к дереву Скелет напоминал истлевшего мертвеца. Изломанные тенями Зубач, Утконос и Катала казались вынырнувшими из преисподней чертями с тлеющими угольками в черных глазницах.

– Надо бы порыскать вокруг, жратву поискать, – сказал Груша.

– Тут вокруг волки рыщут, как бы ты сам жратвой не оказался, – реготнул Утконос.

– Так часто бывает – пошел за харевом, а самого отхарили. – Зубач длинно плюнул в костер.

– Мы раз рванули с пересылки и «корову» прихватили. Здоровый такой фраер, молодой, из деревни. Забили баки: мол, нам сила твоя в пути нужна, потом всю жизнь в авторитете ходить будешь…

– И что? – заинтересовался Катала.

– Через плечо. Двести километров по тундре, три дня он сам шел, а потом мы его разделали. Тем и продержались всю дорогу.

– И как она, человечинка? – не унимался Катала.

– Ништяк. Сладковатая, сытная…

– Тихо! – Утконос привстал, вглядываясь в темноту. – Слышьте, кажись, ходит кто-то…

У костра наступила настороженная тишина. Вокруг шелестел ночной лес, но в обычном шумовом фоне Расписной разобрал лишний звук.

– Чего хипешишься, – процедил Зубач. – Вроде без кайфа, а глюки ловишь!

– Кому здесь ходить… Только зверям, – поддержал его Катала.

– Сука буду, слышал…

– Я вкуса не разобрал, – сказал Катала.

–Чего?

– Раз дрался с одним рогометом, ухо ему и отгрыз. Только сразу выплюнул, не распробовал. Соленое вроде…

– Ша! – вскинул ладонь Расписной.

Снова все смолкли, и вновь донесся запоздавший хруст. Расписной понял, что к ним подбирается человек и сейчас он замер на месте с поднятой ногой.

– У кого пушка? Быстро!

Зубач заерзал, сунул под себя руку и суетливо достал пистолет, неловко поворачивая ствол то в одну, то в другую сторону. Он явно ничего подозрительного не слышал.

– Ну?! Чо волну гонишь?

– Ха-ха-ха! – раздался из кустов визгливый, какой-то нечеловеческий смех.

Что-то темное, с хвостом, пролетело над костром и упало Груше на колени. Тот истошно заорал, рванулся в сторону и повалился на Скелета. Охваченные ужасом беглецы вскочили на ноги, шарахаясь в разные стороны. Зубач выстрелил наугад – раз, другой, третий… С другой стороны костра дважды пальнул Катала.

– Обосрались, ха-ха-ха, все обосрались! – Прямотам, куда ушли пули, материализовался криво усмехающийся Хорек с топором в руке. – А я вам хавку принес. Тут деревня близко…

Рядом с костром лежала крупная беспородная собака с разрубленной головой.

– Уф… – Зубач перевел дух. – Пришили бы тебя, узнал бы, кто обосрался… Ну ладно, давай, жрать охота!

Собаку разделали, зажарили и съели. Хорек держался героем и косноязычно рассказывал о своих приключениях.

– Секу в окно, гля – баба раздевается, сиськи – во, до пупа… Белые… И ляжки белые, мягкие…

– Ну?! Чего ж ты не бабу, а кобеля приволок? – спросил Груша, обсасывая красную то ли от бликов костра, то ли от крови косточку.

– Он мне, паскуда, чуть яйца не отгрыз! И выл потом… Шухер поднялся, мужики набежали… Еле сделал ноги. Ну да можно завтра пойти…

– Завтра, завтра! – Груша швырнул кость в огонь, сноп искр брызнул на ногу Утконосу, тот выругался.

– Ты чо? Или крыша едет от суходрочки?

– Баба небось слаще кобеля? – поддразнил Катала. – Чего ее не притащил?

– Тяжелая… Я б ее лучше там отхарил, а сюда ляжку на хавку…

– А Расписной бабий фляш  [1] хавать бы не стал, – внезапно сказал Зубач. – Точняк не стал бы?

– Нет. – Расписной качнул головой.

– В падлу, да? Пса голимого [2] жрать не в падлу, а бабу чистую – в падлу? Как так выходит?

– Вот если мы с тобой недели две в пустыне прокантуемся, тогда узнаешь, как выходит!

– Так ты меня что, за пса держишь? – Зубач угрожающе скривился и наклонился вперед, шаря ладонью за поясом.

– Ты сам себя за хобот держишь. – Расписной рассмеялся, показал пальцем. – Сейчас кайф словишь?

Усмехнулся Катала, прыснул Скелет, визгливо хихикнул Утконос, в открытую захохотали Челюсть и Хорек. Зубач поспешно вынул руку из штанов.

– Пушка провалилась, – буркнул он. – Ну ладно, метла у тебя чисто метет [3] . А шухер ты в цвет поднял, вертухаи поучиться могут! И лепила  [4] классный – вон как Челюсти руку подвесил. И где тебя этому учили?

Улыбка у него была нехорошая: подозревающая, даже того хуже – догадывающаяся. Именно такой улыбкой он встретил Расписного при первом знакомстве.

Глава 2

ПО КРУГАМ АДА

Камера Бутырки напоминала преисподнюю: густо затянутое проволочной сеткой и вдобавок закрытое ржавым намордником окно под потолком, шконки в три яруса, развешанные на просушку простыни, белье, носки, непереносимая духота и влажность, специфическая вонь немытых тел, параши и карболки.

За спиной резко хлопнула обитая железом, обшарпанная дверь с кривыми цифрами 76, грубо намалеванными серой масляной краской. Со скрипом провернулся огромный вертухайский ключ, противно лязгнул засов. О специальной миссии Вольфа не знал ни начальник учреждения, ни его заместители, ни оперативный состав. Он вошел в общую камеру как обычный зэк, и только от него самого зависело, как его встретят в этом мире и как сложится здесь его жизнь.

– Кто – это – к нам – заехал? – На корточках напротив двери сидели двое, один из них резко поднялся навстречу – высокий стройный парень в красных плавках, резко контрастировавших со смуглой гладкой кожей, обильно покрытой потом. Он многозначительно кривил губы и по-блатному растягивал слова. – В гостинице «Бутюр»  [5] свободных мест нет!

Развязной походкой парень направился к Вольфу, явно намереваясь подойти вплотную и гипнотизируя намеченную жертву большими, широко поставленными глазами.

– Ну ладно, так и быть… Пущу спать под свою шконку… Только вначале заплатишь мне за прописку…

Гипноз не удался. То ли что-то во взгляде Вольфа сыграло свою роль, то ли виднеющийся в расстегнутом вороте многокупольный храм, то ли исходящее от могучей фигуры ощущение уверенности и силы, но планы гладкого красавчика мгновенно изменились: вошедший перестал для него существовать.

– Санаторий «Незабудка» – побываешь, не забудешь! – сообщил он, уже ни к кому конкретно не обращаясь, и, пританцовывая, направился к облупленной раковине, открыл кран и принялся плескать воду в лицо и на безволосую грудь.