Лауре стало лучше, ее уже выписали из клиники, и она успешно возвращалась к обычной жизни. Александра Сергеевна по своей инициативе регулярно приезжала к нему в Кузьминки. Вольф уже привык к новым отношениям, привык к ее телу и раскованным манерам, сам себе он признался, что с тещей ему хорошо в постели. Моральная сторона дела отошла на второй план: они с Лаурой подали на развод.

Как всегда, в центре было много народа. Святой для каждого советского человека треугольник: ЦУМ – ГУМ – Красная площадь, кишел радостными, возбужденными, огорченными и безразличными людьми. Пористые серые сугробы таяли, по тротуарам текла вода, брызгая грязными каплями, хрустели под подошвами кусочки льда. Опасаясь запачкать наполированные до блеска форменные ботинки, он смотрел под ноги, прыгая через лужи и удивляясь обилию протаявших из-под снега сигаретных пачек, спичечных коробков, окурков и прочего мусора.

Награждение было назначено на семнадцать часов, однако прийти следовало заранее. Ровно в шестнадцать Вольф в новенькой лейтенантской форме подошел к Боровицким воротам, где переминались с ноги на ногу несколько торжественно-отутюженных военных и штатских. К своему удивлению, он волновался больше, чем перед атакой дворца в Борсхане. Даже больше, чем на правилке в «Индии» Владимирской тюрьмы.

Попасть на самую охраняемую территорию страны оказалось проще, чем предполагал Вольф. Очередь продвинулась быстро. Сидящий за стеклом человек в форме капитана милиции окинул его цепким взглядом, безошибочно выбрал нужный листок, заглянул в удостоверение, сверился со списком и любезно кивнул:

– Проходите, Владимир Григорьевич.

Вольф нажал на турникет, вертушка провернулась, раздался зуммер, перемигнулись слева зеленые лампочки, и два настороженных офицера в форме с васильковыми петлицами сразу утратили к нему интерес, переключившись на следующего посетителя – седого майора авиации.

За воротами гостей встречали два неприметных молодых человека в униформе гражданских аппаратчиков среднего уровня – стандартных костюмах, галстуках и белых сорочках. Один держал плакат с надписью: «Лауреаты», другой – такой же плакат с надписью «Награжденные». Вольф подошел ко второму, представился, тот нашел фамилию в своем списке и поставил галочку.

– Меня зовут Сергей Иванович, – сказал молодой человек. – Подождите немного, только не курите и не держите руки в карманах. Сейчас пойдем на инструктаж к товарищу Павловскому.

Вольф понятия не имел, кто такой Павловский, но кивнул и стал ждать. Награждаемых было около двух десятков, в основном военные: трое рядовых и офицеры – от капитана до майора. Солдаты чувствовали себя явно неуютно и жались в сторонке, не зная, куда девать руки. Офицеры стояли вроде отдельной группой, но не очень тесной: каждый сам по себе. Белые перчатки – принадлежность парадной формы все держали в руках или карманах, чтобы не измять раньше времени. Только Вольф надел их как положено. Большинство общевойсковиков, один летчик, несколько моряков.

Впрочем, знаки различия здесь мало что значили: на форме самого Вольфа были нашиты десантные петлицы. Когда будут зачитывать Указ о награждении, может возникнуть накладка: лейтенант госбезопасности с петлицами ВДВ! Явная расшифровка!

Когда Вольф поделился своими сомнениями с Петруновым, тот только усмехнулся:

– Не забивай голову глупостями, на таком уровне накладок не бывает! Там все продумано!

Что ж, посмотрим…

Штатские держались особняком. Один, высокий и грузный, показался Вольфу знакомым. Напрягшись, он вспомнил: конструктор шестиствольного штурмового пулемета «дождь», когда-то он приезжал в рохи-сафедскую бригаду на испытания своего чудовища. Трунов или Трынин… Остальные, наверное, тоже разработчики оружия.

Молодой человек с плакатом «Лауреаты» уже повел свою группу к Кремлевскому дворцу. Пятеро осанистых мужчин в одинаково дефицитных дубленках и ондатровых шапках, чинно шли гуськом, как первоклассники.

– Нам тоже пора, – Сергей Иванович озабоченно посмотрел на часы. – Один не явился, удивительная безответственность! Что ж, тем хуже для него. Пойдемте!

Стерильно-чистые сухие аллеи, аккуратно подстриженный, готовый зазеленеть кустарник, тщательно убранные газоны… Здесь не бывает грязного снега и брошенных окурков, суеты и давки, очередей и скандалов. Малолюдно, тихо, спокойно и комфортно. Это другой мир, и населяют его другие люди. Вольф остро ощущал свою чужеродность и чувствовал, что попал сюда случайно.

Когда раздевались в огромном вестибюле с высоченным лепным потолком и огромными зеркалами, ощущение собственной ничтожности усилилось. Судя по всему, такие же чувства испытывали и все остальные. Было ясно: совершенный каждым подвиг послужил только разовым пропуском в мир высшей власти. Ни завтра, ни послезавтра – никогда! – никто из них не сможет зайти сюда по каким-то делам или просто для того, чтобы посмотреть на эту великолепную позолоченную лепнину.

Гардеробщицы не соблюдали субординацию: одна обошла майора и взяла шинель у съежившегося от невольно допущенной дерзости рядового. Сделано это было буднично и без какого-либо злого умысла: просто для персонала, допущенного к обслуживанию небожителей, все «чужаки» сливались в однородную массу.

Вольф подошел к зеркалу поправить форму. Хотя среди офицеров он был самым младшим по званию, два ордена Красной Звезды на груди сразу привлекли повышенное внимание окружающих. У большинства наград не было, у некоторых позвякивали юбилейные медали. Только на черном кителе лысеющего капитан-лейтенанта подводного флота, который причесывался рядом, блестел такой же орден. Вольф заметил, что на расческе подводника осталась целая прядь волос. Не только он обратил на это внимание. Тут же рядом оказался Сергей Иванович, что-то тихо спросил.

– Лучевка, – ответил капитан-лейтенант. – Вроде вылечили, а волосы лезут.

Сопровождающий отступил на шаг.

– Пройдите, пожалуйста, вон в ту дверь.

– Да не бойтесь, это ведь не заразно! Иначе разве б меня сюда пустили?!

– Товарищ военный, прошу пройти в ту дверь, – повторил молодой человек. И неожиданно обратился ко второму подводнику-старлею:

– И вы тоже! Проходите туда, такой порядок.

Откуда-то появился, будто выдвинулся из колонны, широкоплечий человек с внимательным взглядом.

– Прошу, товарищи, я вас провожу!

Подводники переглянулись. Они явно растерялись и не знали, что делать.

Вольфу захотелось дать в рожу и Сергею Ивановичу, и Широкоплечему. Он напрягся.

«Ты это кончай! – сказал кот. – Костей не-соберешь. Сгниешь в БУРе»1.

1 – БУР (устар.) – барак усиленного режима. В настоящее время ПКТ – помещение камерного типа: «тюрьма в тюрьме» для злостных нарушителей режима.

Кот был прав, как никогда. Подводники ушли с охранником, а остальных Сергей

Иванович по широкому, с ковровой дорожкой коридору проводил в небольшой конференц-зал. Половину занимали ряды кресел, в первой половине стоял полированный стол в виде буквы «О». Через несколько минут в боковой, отделанной деревянными панелями стене открылась дверь, в нее вошли пятеро. Аккуратный человек в строгом черном костюме, белой сорочке и с черным галстуком уверенно занял место председателя. Почтительно державшиеся сзади чиновники сели по сторонам.

– Вставайте с места и начинайте выходить сразу, как назовут вашу фамилию. Не надо ждать, пока прозвучат имя-отчество и наименование награды. Пока вы дойдете, все это успеют сказать, – негромко говорил старший чиновник, внимательно оглядывая аудиторию.

Очевидно, это и был товарищ Павловский. Судя по почтительности свиты, он пользовался большим влиянием и занимал значительную должность. Но в отличие от большинства других начальников не обзавелся красной ряшкой и пивным животом: очевидно, в этом мире существовали иные стандарты внешности руководителя…

– Докладывать коротко и четко, военные называют звание и фамилию, гражданские – фамилию, имя и отчество. «Лейтенант Иванов», или «Иванов Иван Иванович». Больше ничего не говорить. Останавливаться за полтора метра до Генерального секретаря, на ковре есть тонкая линия. Ближе не подходить.