– Да, обещания на хлеб не намажешь, – Вольф запил сладость горячим чаем. – Короче, тебя кинули через конифас!

Фогель поморщился:

– Отвыкай от блатных выражений, Вольдемар. Раз судьба свела нас здесь, я хочу изменить твою жизнь. В дальнейшем ты должен помогать мне в политической борьбе.

– Если за нее не платят, я не согласен.

– Платят. На наше дело выделяются очень большие деньги. Просто среди тех, кто нам помогает, тоже оказались нечестные люди. Точнее, один человек. Паршивая овца.

Вольф отставил пустую банку и долго вытирал липкие руки. Кровь прилила к голове, сердце усиленно колотилось. Дядя Иоганн сам завел разговор, ради которого он вытерпел столько мучений. Собственно, разговора никакого еще и нет

– в руки попал скользкий и короткий обрывок веревки, т за который, если повезет, можно вытащить главное…

– У нас если закрысятил – разговор короткий. И опустить могут, и на нож поставить, и спину сломать.

Дядя Иоганн тяжело вздохнул и, заглянув внутрь, аккуратно закрыл почти опустошенную банку.

– Я не сторонник таких методов. Хотя думаю, они достаточно эффективны. Но в данном случае паршивая овца давно проживает за границей.

– Значит, украл бабки и сбежал? Ну ловкач! И сколько он прихватил?

– Точно не знаю. Думаю, около полумиллиона.

– Рублей?

– Долларов.

– Ни фига себе! А вы умылись и сидите как ни в чем не бывало? Даже не пробуете их вернуть? Ну, вы даете! – Вольф презрительно засмеялся. – Если какой-то гад забрал у тебя и проглотил такой куш, надо вырвать его вместе с желудком. Иначе никто уважать не будет. Больше того – каждый захочет и для себя что-то отнять. Это как у пидоров – один раз его через шконку перегнули, а потом всю жизнь дерут, и никуда не денешься!

–Да, да… Я думал об этом. —Дядя Иоганн печально кивнул. – В начальном этапе политического движения у руководителей должна быть сила. Грубая физическая сила. Но кажу тебе честно, во мне такой силы нет. Я лично не могу никого ударить ножом или, как ты выражаешься, «опустить». И Генрих никогда не сможет. И другие наши. Поэтому придется консолидироваться с людьми твоего круга. Теми, которые… Которые не носят белых перчаток.

Вольф вытянул руки и сжал могучие кулаки:

– На меня они и не налезут. Наверняка у белых перчаток маленькие размеры…

– Очень точно замечено.

Дядя Иоганн улыбнулся и, прикрыв глаза, повторил:

– Белые перчатки бывают только маленьких размеров… Белые перчатки годятся только для худых кулачков…

Он будто пробовал слова на вкус.

– Белые перчатки не подходят сильным людям… Да, очень точно. И с глубоким философским смыслом. А тебе приходилось убивать людей?

– Что?! – вскинулся Вольф.

– Ты правильно расслышал.

Маленькие глазки дяди Иоганна бурили толстую кожу Волка, как будто пытались заглянуть в самую душу. Ответом стал тяжелый, ничего хорошего не сулящий взгляд.

– У нас не принято задавать такие вопросы.

– Да-да… Я понимаю. Но драться тебе приходилось много раз, что-то требовать от других и заставлять их делать то, что ты хочешь. Ведь так?

– Так. Но никому другому я бы и этого не сказал. Откровенничать ни с кем нельзя, особенно в таких местах. Здесь у стен, у шконок, у табуреток есть уши. А мне хватает того срока, который уже висит на шее.

– Ты прав. Я спросил потому, что именно ты мог бы стать моим помощником, моей правой рукой. Именно для таких дел.

Вольф хмыкнул:

– Интересно. Вас называют политиками, нас – уголовниками. А как будут звать, если мы станем заодно?

– Неважно. Важен результат. А тебя наверняка будут бояться и остерегутся обманывать наше движение.

– Это точно. К тому же у меня есть опыт возврата украденного.

– Да? – в маленьких глазках вспыхнул интерес. – А… Конечно, чисто теоретически… Ты бы мог взяться за то дело, о котором я рассказал? Ну, вообще, это возможно?

Вольф встал:

– Не уважаю пустой базар. А вообще в жизни все возможно. Обычно я выполняю такую работу за двадцать процентов с возвращенной суммы…

– Но речь идет об идейной борьбе…

– …И исключений из этого правила делать не собираюсь. Я ведь не политик. А за сгущенку спасибо. Она напомнила мне вкус детства.

Последнюю фразу Вольф произнес совсем другим тоном. Потом наклонился к уху дяди Иоганна и прошептал:

– К тому же я собираюсь уйти в побег. Так что вряд ли мы можем строить планы на отдаленное будущее.

На улице падал первый снежок – легкий и пушистый. Вольф задрал голову к нему и завороженно замер. К нему подбежал Шнитман.

– Это правда, что тебя хотели убить? Какой ужас! Наверное, это из-за меня…

– Не исключено, – ответил Расписной. – А как ты узнал?

– Да все говорят…

– Ладно, замяли. Ты лучше вот что, наш разговор про деньги помнишь?

Яков Семенович кивнул:

– Конечно, разве я неблагодарный человек? Разве я забуду, чем тебе обязан?

– Тогда слушай…

Через день ремонтная бригада стала перекладывать канализационные трубы. Волосюк был в ней газорезчиком и по вечерам в курилке рассказывал приглушенным шепотом:

– Широченный коридор, прямо за забор выходит, в озеро. Там, правда, решетка поперек стоит. Это после того, как десять лет назад трое ушли, до сих пор ищут…

Разговоры такого рода в любой зоне вызывают живейший интерес, даже у тех, кто и не помышляет о побеге.

– Да, если решетку подпилить, а потом спрятаться, то можно…

– Как ты спрячешься, если при съеме с рабочей зоны перекликают всех. Заметят недостачу – начнут искать по всем углам…

– А я бы ломанулся внаглую, будь что будет!

Вольф несколько раз приходил к ремонтникам, вроде для того, чтобы переговорить с Волосюком, однажды спустился в люк и походил по темному смрадному коридору, который на самом деле не был ни широким, ни высоким – обычная вонючая кротовая нора. В двадцати шагах его и в самом деле перегораживала решетка. Вольф покачал ее, осмотрел, как прутья вделаны в стену, потом поджег кусок газеты и долго вглядывался через квадраты арматуры в разгоняемую желтыми сполохами темноту.

Вначале рассмотреть ничего не удавалось, но когда газета погасла, коридор осветился призрачным зеленым светом, будто на глазах оказался прибор ночного видения с небывало мощным инфракрасным лучом. Отчетливо различались трещины и куски отколовшегося бетона на стенах, грязный пол, серые комочки прячущихся по углам крыс. В мгновение ока луч достиг конца коридора, высветив огромный, наполненный нечистотами бассейн. Вольф понимал, что невозможно в темноте и на таком расстоянии рассмотреть все это, но факт остается фактом: вот валяющиеся кирпичи, вот старые, сбитые из полусгнивших досок козлы… Он инстинктивно закрыл лицо ладонями, но и коридор, и крысы, и козлы и бассейн не исчезли. Их видели вытатуированные под ключицами широко распахнутые синие глаза с огромными зрачками! Черт! Сквозь рубашку, куртку и телогрейку! Как это может быть? И вообще, как могут видеть ненастоящие глаза? Но прислоненная к стене лестница, корыто со следами цемента, две лопаты – это что, галлюцинация?

«Не вздумай тащить нас туда, – сказал пират. – Там тупик».

«Точно, – поддержал его кот. – Не выберемся».

Вольф отшатнулся от решетки, его качнуло. Явные галлюцинации. Причем со временем они усиливаются. Это верный путь в психбольницу!

– Ты чего, Расписной? – спросил сзади Волосюк.

– Там что, лестница стоит? – спросил Вольф. – И козлы? И корыто из-под цемента?

– Ну и что? – лениво ответил Волосюк. – Мы там стены и полы цементировали. Только они далеко, как ты рассмотрел? А чего ты такой бледный, еле на ногах стоишь?

– Видать, поплохело, – хихикнул его напарник.

– Щас в грязь ляжет! – добавил второй.

– Воздуха нет, как вы тут пашете! – Вольф выругался и полез на свет божий.

Ремонтники с превосходством смеялись. Можно было с уверенностью предположить, что уже сегодня и майор Климов, и Иоганн Фогель узнают, чем интересовался Расписной.